И едва успела договорить, как Бруно стремительно юркнул мимо меня к выходу на улицу, а Нико Паломбо потащил меня туда же. Я выскочила из кафе и, обернувшись, увидела, что Флавио последовал за мной. Я запустила руку в сумку, нащупывая там перцовый баллончик.

– Больно ты нахальная для бабы, – сказал он, остановившись на пороге.

– Да пошел-ка ты… – отвечала я. – Идиот.

Паломбо продолжал тащить меня вниз по улице, к площади.

– Спятила, что ли? – возмущенно повторял он. – Рехнулась?

Я расхохоталась, давая выход накопившемуся за последние полчаса напряжению. Безудержно и возбужденно. Какой-то абсурд, подумалось мне. Тупик, куда ни сунься. И я чувствовала себя, как муха, снова и снова бьющаяся в оконное стекло. Маурисио Боске, Бискарруэс, Снайпер… Какая-то неимоверно разросшаяся ерунда… И впервые за все это время возникло у меня искушение признать себя побежденной.

Происшествие мы с Нико продолжали обсуждать в такси. «Граф» Онорато хранил молчание и по виду был всецело занят рулением, но в зеркале, среди мельтешения уличных огней, я иногда встречала его изучающий взгляд. Паломбо попросил высадить его на площади Данте: там мы с ним невесело распрощались, договорившись назавтра пообедать вместе и поболтать о его работе.

– Ты уж извини меня, Нико, что так получилось.

– Да ладно, не переживай… Ты не виновата. Неаполь – еще и такой вот городок.

Я видела в свете фонарей его удаляющуюся фигурку в толпе прохожих, а когда зажегся красный, мой водитель, нагло нарушив правила, развернулся в совершенно неположенном месте, чтобы оказаться на улице Толедо. Двое полицейских у патрульного автомобиля наблюдали за маневром, безмятежно заложив руки за спину, и даже не подумали вмешаться и пресечь. «Граф» Онорато по-прежнему поглядывал на меня в зеркало заднего вида.

– Вы правда интересуетесь этим делом? – спросил он наконец. – Граффити, в смысле?

– Правда, – смиренно приемля свой удел, ответила я. – Правда интересуюсь. Хотя мне что-то не везет.

– Снайпер?

Я удивилась, услышав от него это имя, но тут же сообразила, что пока мы катили от Монтекальварио, он был невольным свидетелем нашего с Нико разговора, где слово «Снайпер» повторялось постоянно.

– Снайпер, – подтвердила я. – Вы знаете, кто это?

Вспыхнувший светофор окрасил зеленым римский профиль – орлиный нос и слегка взбитый кок на лбу.

– Разумеется. Хотите взглянуть на его работы?

От неожиданности я ответила не сразу.

– Ну конечно.

– Покажу с большим удовольствием.

Он резко крутанул руль влево, шины взвизгнули, и мы въехали в узкую улочку. Пролетев подряд на три «красных», вывернули на площадь перед зданием почтамта, а с нее вновь в переулок.

– Вот, – сказал водитель, затормозив. – Вот вам самый подлинный Снайпер.

Я ошеломленно вылезла из машины. За спиной у меня хлопнула дверца, и спустя мгновение «граф» Онорато стоял рядом и закуривал.

– Пикассо мне все же больше нравится, – сказал он.

Но в эту минуту я сомневалась, что предпочла бы Пикассо. Или еще кого-нибудь. Света, который давали неоновая вывеска и фонарь на соседней стене, было мало, но все же хватало, чтобы оценить огромное граффити – шириной по крайней мере четыре и высотой два метра, – которое, несомненно, днем выглядело еще монументальнее. В окружении персонажей, явно вдохновленных «Страшным судом» Микеланджело, но облаченных в нижнее белье современного покроя, умиротворенно улыбающаяся Мадонна держала на коленях Младенца Иисуса, чье лицо заменял фирменный Снайперов череп. Подпись гласила: «Мы родились не за тем, чтобы решать проблему». Ниже был изображен, как водится, оптический прицел.

– Его не больно-то уважили, – сказал таксист.

Да уж. Граффити бомбили безжалостно – часть правой стороны вместе со всеми фигурами была покрыта жирными, вульгарными, почти не читаемыми буквами в уайлд-стиле, которые сплетались в красно-сине-серебряные гроздья и образовывали тэг, который я расшифровала вроде как ТаргаН. Все прочее тоже было изуродовано подписями, сделанными аэрозолем и толстенным маркером. За исключением Богоматери и кое-каких фигур вверху, композиция пострадала очень сильно. Вандализм на вандализм, подумала я. В сущности, Снайперу это понравилось бы. В соответствии с собственными его установками такое глумление над ним должно было бы греть ему душу.

– Что вы знаете об авторе граффити? – спросила я таксиста.

Он ответил не сразу. Задумчиво стоял рядом со мной, разглядывая роспись. Когда же обернулся, свет вывески и фонаря заиграл на брильянтике в ухе, вспыхнул на золотой цепи и браслете часов, стягивавших руку с сигаретой. Четче обозначились подстриженные усики, придававшие ему вид злодея из старого фильма.

– Вожу его иногда.

Чтобы не осесть на тротуар, я чуть было не схватила его за руку. Замелькали искры перед глазами. Перед – или за.

– Вы знакомы со Снайпером?

– Знаком, конечно.

Я дождалась, пока искры погаснут, и лишь тогда спросила:

– Но как это возможно?

– А что тут особенного? Он берет такси, как и все. И еще помогает расписывать церковь на Монтекальварио. Иногда вижу его там.

– Вы его возили в своей машине?

– Говорю же – несколько раз. Он вызывает меня, когда нужно.

– И вы… Вы видели, как он делает свои росписи?

– Видел. Мы иногда даже колесим по городу, хорошее место ищем. – Онорато с гордостью показал на стену: – Я самолично привез его сюда вместе со всеми его жестянками.

Я трижды глубоко вздохнула, прежде чем задать следующий вопрос:

– Расскажите, какой он.

– Внешне? Да обычного вида… средних лет. Слегка за сорок. Он испанец, как и вы, но по-итальянски говорит прилично. Худощавый, довольно высокий. Неразговорчивый, но вежливый. И насчет чаевых не жмот.

– Вы знаете, где он живет? Сможете доставить меня туда?

Он отвел глаза и одновременно глубоко затянулся, отчего щеки запали еще сильнее.

– Он же мой клиент, – и с этими словами выпустил дым через ноздри. – Я не могу обмануть его доверие, как и ваше бы не обманул.

– Даже за деньги?

Он вздохнул глубоко и прерывисто. Слишком, на мой взгляд.

– Синьора, не надо все валить в одну кучу… Я еще раньше, слушая ваши разговоры, понял ваш интерес. И ваши проблемы. – Он пожал плечами и добавил: – Но поймите и вы меня. Я – «граф» Онорато. Меня знает весь Неаполь.

Он втянул щеки очередной затяжкой и задумался, словно пытаясь самого себя убедить только что произнесенными словами.

– Мне дорога моя репутация.

Этой финальной репликой, где звучали нотки сожаления и душевной борьбы, он словно отвергал любые поползновения с моей стороны. И воспарив в неистовом усилии, как бы делался недосягаем для меня. И далек от всего материального.

– Насколько дорога? – молвила я после некоторого размышления.

Таксист поглядел на окурок, превратившийся уже в уголек и почти обжигавший ему ногти. Потом бросил его на мостовую и проводил долгим меланхолическим взглядом.

– Что вы имеете в виду, синьора? – спросил он наконец.

– Я имею в виду пятьсот евро.

Резко, рывком вздернулась голова с коком. Пальцы в перстнях легли на сердце, и невыразимой, страдальческой безмерностью укоризны заволокло темные глаза.

– Тысячу? – поправилась я.

7. Тридцать секунд над Токио

Всю первую половину дня я провела в своем номере отеля «Везувий», грызя ногти от нетерпения, пытаясь что-то читать и не в силах сосредоточиться на том, что читаю, или бродя в Интернете, ища следы Снайпера. Так и сидела в надежде, что «граф» Онорато выполнит обещание, и поглядывала на оба телефона: городской стоял в изголовье, сотовый лежал на кровати. На улице все еще было тепло, я распахнула дверь на балкон, откуда открывался вид на бухту и на замок. Легкий ветерок с моря иногда пошевеливал занавески, снизу долетал шум машин, а когда светофор напротив отеля переключался с красного на зеленый – гудки. Без четверти два прямоугольник солнечного света, и без того ползший по полу с раздражающей медлительностью, замер вовсе, но тут завибрировал мобильный.